- Мне повезло с семьей. Мой отец всегда был другом, причем не только мне, но и моим друзьям. Он был душой нашей компании, таскал нас зимой и летом в лес, на природу, пинал с нами в футбол, всегда был на равных. Мама же все эти наши безумия терпела, а это качество ў терпение ў очень важно для женщины. Особенно я это почувствовал, когда в нашей квартире начались первые эксперименты с музыкой. Основным отличием рок-музыки от той, которая тогда звучала по радио, была, по нашему мнению, громкость. Мы очень старались в этом плане: жили мы на 4-м этаже, а жаловаться же приходили с первого. Но мама выходила из кухни и говорила: "Не беспокойтесь, все нормально, все хорошо". А ведь то, чем мы занимались, официально классифицировалось не иначе как мерзкое, непристойное и постыдное занятие. Поэтому мама не только физическое терпение проявляла, но это я уже потом понял.

- Он очень тактично вел себя в таких ситуациях. Он прекрасно знал, что все это есть, и говорил: "Сдавайте все мне, а я уже сам буду вам выдавать". Это, конечно, не очень педагогично, но он же понимал, что, в конечном счете, мы, если захотим, все равно по кустам нажремся. Вот он и изымал эти излишки и выдавал ровно столько, сколько надо 16-летнему пацану, чтобы почувствовать себя взрослым и свободным. Но, повторюсь, все это делалось очень тактично, и он никогда не был инициатором этих пьянок, просто очень грамотно все брал в свои руки.

- Это опять-таки напрямую связано с отцом. Однажды он получил какую-то премию и пришел домой основательно датенький, но под мышкой у него была приставка "Нота". Мы ее включили, там была одна пленка ў зальный концерт "Роллинг стоунз". Качество было ужаснейшее, но я услышал, как зал слушает рок-н-ролл, и меня это потрясло. Мне казалось, что там в зале происходит ураган, безумие какое-то, и я понимал, что и на меня эта музыка оказывает точно такое же воздействие. Так я впервые услышал рок-н-ролл.

- Первый раз полноценную работу на русском языке я услышал в родном Екатеринбурге в исполнении группы "Урфин Джус". Не скажу, чтобы мне особенно понравилась музыка или слова, но вот то, как это было сделано, все вместе, мне понравилось. Ну а то, что русский ў это тот язык, на котором мне будет комфортно петь свои песни, я понял, услышав Майка Науменко. Его и "Аквариум" я считаю своими учителями в русском языке. Это питерская школа. Хотя по музыке свердловские группы были сделаны лучше. То есть "что делать" мы нашли в Питере, а "как делать" ў в Екатеринбурге.

- Во-первых, Екатеринбург заложили и основали люди в высшей степени интеллигентные и образованные ў высший свет русского офицерства, многие из которых там и остались. В дальнейшем было еще два серьезных вливания свежей крови. Первое ў это декабристские ссылки, тогда многие из ссыльных проходили через Екатеринбург и оседали там. Второе ў военная эвакуация. Сюда же были вывезены театры, музеи, библиотеки, Эрмитаж. Многие ученые были сюда эвакуированы. Некоторые из этих людей так и остались здесь после войны. Поэтому Свердловск, а теперь Екатеринбург, всегда был, например, очень театральным городом. Были прекрасные музыкальные традиции от классики до джаза. А свердловское кино? Мне кажется, что не было ни одного жанра, в котором не было бы ярких представителей Свердловска. Поэтому вполне естественно, что, когда появился новый жанр ў рок-н-ролл, ў наш город отличился и в нем.

- Мне кажется, что это беда не только музыкантов, но и людей других профессий. У нас традиционно не ценят за былые заслуги. И это идет от самого верха. Вспомните историю: ни одного руководителя государства достойно не проводили.

- Меня интересует то, что происходило в этой стране, и то, что происходит в ней сейчас. Я считаю, что мы живем в одном из самых интересных государств мира. Здесь что-то происходит каждый день. Бывая в каких-нибудь европейских странах, там, где тишь да благодать ў какой-нибудь север Италии или юг Франции, ў понимаешь, что, родившись там, жить дальше смысла практически не имеет. В зависимости от кошелька твоих родителей или местоположения дома можно сразу показать пальцем, с кем ты будешь дружить, какой у тебя будет велосипед, автомобиль, дом и т.д., вплоть до места на кладбище. Впрочем, они это и сами понимают. В 91-м году мы делали тур по Северному Уралу с молодыми французскими ребятами. У них рот от удивления не закрывался. Начиная с грибов, которые стоят у них бешеных денег, а у нас вышел из пионерлагеря, накосил, сколько нужно, и баба Маня тут же зажарила огромный противень, и кончая деревянными счетами в сельпо. А тут еще и путч начался! Сидим где-то в глуши в деревне и по ящику смотрим, что там происходит. Они все белые сидят, переживают: "Господи! Что делать-то?!" Мы говорим: "Да ничего не делать. Сейчас водочки выпьем, завтра на рыбалку пойдем. У них там своя жизнь, у нас своя". Через две недели, уезжая, они рыдали ў пять здоровых молодых парней: "Вот у вас ў это жизнь!" Хотя если бы остались, тоже рыдали. Но мы-то здесь родились, и для нас это естественная среда.

- Может быть, конечно, что-то и мешает. Но ведь жопа, где есть, там и останется, а географически, по всей видимости, она находится именно на нашем месте. Мне очень сложно заставить себя подумать, что здесь все может быть по-другому. И это при том, что я оптимист. Да и музыка у нас, по большому счету, светлая. Но вот, что касается страны, то я не верю ни в какие глобальные изменения в лучшую сторону. С чего это произойдет? Я не понимаю. Какие там демократические изменения? Мы ў огромная неуправляемая страна. И здесь ввести какие-то демократические институты в приказном порядке нельзя даже из-за географии. Кто поедет в калмыцкие степи вводить там демократические институты? Или на тот же север Урала. Эта картинка напоминает мне замечательную комедию "Начальник Чукотки". Хороший и добрый фильм, но в реальности героя Михаила Кононова местные жители подвесили бы за одно место сразу же. Причем со всеми его светлыми изменениями. Хотя, может, наши дети будут воспринимать этот мир по-другому. Я имею в виду понимание свободы и демократии. У них планка все же немного приподнимается.

- Совершенно с вами согласен. Я люблю поговорить с простыми людьми, работягами. Я же и сам 8 лет на стройке отработал. Это очень умные люди, при том, что они могут быть горькими пьяницами и абсолютно неорганизованны. Но у них есть свой взгляд на все происходящее, и им не нужна Россия по принципу швейцарской республики. Тем не менее, они тоже поддакивают, когда рядом говорят про демократию и свободу. Но представляют себе их совершенно по-другому. Вот он себе придумал свободу: бухаю ў когда хочу, на работу ў когда хочу, и денег платят сколько надо. Вот оно! Вот как бы зажить в России-матушке. И чтоб еще правда была...

- Мне кажется, что когда к власти приходят люди с трудным детством и из далекой таежной деревни ў это очень плохо. Власть ў штука циничная, и люди должны приходить к власти ради власти. Деньги, достаток и все прочее у него уже должны быть. Вот есть все, а он хочет власти. Тогда к ней и надо приходить. Сегодня же человек приходит и думает: "Сколько я продержусь ў неизвестно, но детишек же нужно обеспечить? И получается, что люди идут туда банально стырить денег. Поэтому я побаиваюсь людей, которые говорят: "У меня, дескать, ничего нет, но за Россию-матушку я уж постою". Я думаю все-таки, он для начала себя обеспечит. Помните, это как у Платонова, по-моему, был председатель строящегося колхоза, который говорил: "Я понимаю, что все должны жить хорошо. Но если всем нельзя, то хотя бы я".

- У меня есть любимый ответ на вопрос: "Почему вы участвовали в акции "Голосуй или проиграешь!" Вот он: "Мы в ней участвовали потому, что на тот момент Борис Ельцин пел и танцевал лучше Геннадия Зюганова, который фальшивил. А вот были мы недавно в Казахстане, так их президент поет еще лучше нашего". Я не понимаю, по каким критериям надо оценивать этих людей. Как артистов? Я понимаю, что у нас многих политиков оценивают не так, как надо. Они живут по законам попсы. Им так же важно, сколько у них было эфиров, на каком месте они в воскресном хит-параде. Да и люди их так же воспринимают. Мы вот однажды приехали на одну из застав Пянджского погранотряда. Вышел к нам командир заставы и говорит: "Как хорошо, что вы к нам приехали. За 6 лет всего двое артистов приезжали ў Жириновский и вы". Причем сказал абсолютно искренне.

- Я вообще не люблю ультрамодных вещей и ультрамодных людей. Все они обречены через короткий промежуток времени стать совершенно немодными. Вот пять лет назад Богдан Тито-мир был ультрамодным, а сегодня я не знаю, есть ли он вообще. Притом, что он не стал хуже. Что же касается неких агрессивных, экспериментальных вещей, которые делают уже тысячи групп, так они и не экспериментальные уже. Просто это подается так, чтобы лучше продать продукт. О том, что женские бриджи модны, сегодня говорят только производители бриджей. Тем не менее у меня есть свои приоритеты. Я считаю, что есть несколько людей, которые реально делают экспериментальные вещи. Дэвид Боуи, например.

- Я не думаю, что здесь дело упирается в какую-то конкретную песню. Дело в нашем умении работать в студии. "Чайф" в большей степени концертная группа. И именно это наш конек. Мы любим и умеем это делать, и у нас хорошие концерты. А в записи мы растем, конечно, но иногда не все получается. Ведь концерт и студийная запись ў абсолютно разная энергетическая подача. Сейчас попробую объяснить. На концерте вся энергетика, вырабатываемая группой, расплескивается в зал, а в студии эту энергетику надо, наоборот, скомпрессировать в маленький микрофон и при этом ничего не потерять. Вот в зале нам легче, потому что ты выплескиваешь все, что у тебя есть, и это все равно попадает, а на записи мы иногда теряем 50-60 процентов того, что заложено в песне. Из-за нас ли это, по техническим ли причинам, я не знаю. Но я знаю, что играю песню, и она упругая, динамичная, а на записи выходит вялая.

- Вообще-то мы думали, что настоящего регги у нас не получится, и задачей было написать некую шутку на эту тему. Но когда мы все свели, то поняли, что получилось нечто очень похожее на настоящее регги. Причем похожее по своей сути. Ведь музыка регги уникальна тем, что люди обычно поют об очень грустных вещах, но получается это весело и почти танцевально. Такая вот веселая, светлая грусть. Поэтому ее и очень трудно играть. Надо зацепить вот это состояние светлой грусти, а это трудно. Вот и эта песня ў это же трагедия всего ямайского народа, его команда проиграла 5:0. Вообще в этой песне картинка подсмотрена очень точно. Я как раз был в момент матча в Париже и видел все, о чем поется в этой песне. Аргентина выиграла у Ямайки 5:0. После матча мы с женой гуляли на площади Трокадеро. И тут я вдруг услышал какие-то божественные звуки в толпе. Мы протиснулись туда, и я увидел человек восемь ямайцев, которые дубасили в барабаны. У них по щекам текли слезы, флаг был приспущен, надежда Ямайки умерла. Играли они божественно. И тут я замечаю, что к ним в круг протиснулся один аргентинец, за ним второй, и они начали танцевать. И вскоре рядом с этими ямайцами танцевали уже человек 150 аргентинцев со своими бело-голубыми флагами. А они не остановились и продолжали играть. У них внутри тоже произошла перемена ў музыки хватит на всех.

- Для меня процесс написания песен неуправляем. Он стихиен и похож на прорыв канализации ў то есть никогда его не ждешь. Хотя, на самом деле, все можно просто объяснить. Представьте такой транзисторный приемник с круглой ручкой настройки. Вот ты ее крутишь и слышишь обрывки каких-то мелодий. Те, которые тебе не нравятся, ты прокручиваешь и вдруг останавливаешь там, где тебе нравится. Откуда идет этот сигнал, я не знаю. Просто у меня внутри приемничек чуть мощнее и более широкого диапазона, чем у обычных людей. И главное, у меня есть интерес крутить эту ручку. Иногда случается так, что появляется у меня песня, а то, о чем она, на самом деле, начинаешь понимать только через несколько лет. То есть я пишу, мне нравится, я понимаю, что я хочу петь эту песню, она мне втыкает, но я до конца не понимаю, о чем она. Вот так случилось с песней "Не спеши ты пас хоронить". То, что в ней происходит, я увидел лишь три года спустя после ее написания, уже в Чечне. И эта лоза, которая по щекам хлещет. Откуда она тогда у меня взялась? Нет у нас на Урале никакого винограда.

- Да нет, не страшно. Я считаю, что и прошлое и будущее достаточно реальны и материальны. Вот был вчерашний день, и остаются какие-то его вибрации ў это все очень легко представить. А если можно представить это, значит, вполне логично можно предположить, что и будущее материально и где-то есть. И я думаю, что не у меня одного происходят ситуации, которые ты видел раньше вплоть до интерьера...

- По-разному. Иногда ты чувствуешь, что попадаешь в какой-то штиль, состояние нездорового покоя. И ты чувствуешь, что надо, чтобы что-то такое произошло, что тебя выдернет оттуда. Или любовь, или, наоборот, что-то трагичное. Но что-то такое, что бы тебя встряхнуло. А иногда, наоборот, настолько начинаешь суетиться, настолько тебя трясет, что чувствуешь, вот-вот и весь ты, как машина, войдешь в состояние резонансных частот и начнешь рассыпаться. В этой ситуации надо постараться как-то выключить себя. Я для этого обычно на природу уезжаю. II это не медитация никакая, я просто хожу по лесу и слушаю тишину. Ведь надо как-то двигатель выключить, если он в такое состояние входит. Главное ў почувствовать, что вот эта резонансная частота становится опасной и сейчас во все стороны посыплются гайки. Многие творческие люди горят именно на этом, тот же Высоцкий ў им кажется, что не критичное еще это состояние, что еще можно немножко протянуть, что вот она точка, до которой надо долететь. Доеду, долечу до нее, а на самом деле уже не выдерживаешь. Мне кажется, что я в этом плане более-менее практичный человек, я понимаю, когда состояние становится опасным, и выключаюсь. ў -

- У меня нет завышенной самооценки. Если это произойдет, я думаю, что смогу заниматься чем-то другим. В прошлом году я попробовал себя в роли продюсера, мне понравилось. У меня есть опыт и некоторое чутье. И я могу по-другому мыслить, совсем не так, как в группе "Чайф". Я пробовал работать на радиостанциях. Год, наверное, делал в Екатеринбурге свою передачу на радио. Вот два года уже не делаю, и два года меня зовут ее возобновить.

- Вполне. Тем более что моей публичной известности мне сегодня вполне хватает. Мне, скажем так, коммерческой популярности большей хочется, чтобы вот пластинки, например, лучше продавались, чтобы заработать каких-то денег для той же пенсии. Закончить жизнь в нищете не хочется. В Екатеринбурге любят группу "Чайф", причем в самых разных слоях населения. Нас уважают не только как музыкантов, но и потому, что не часто так бывает, что люди из провинциального города, достигшие приличной высоты, не покинули бы его. Для них это ў "вот, можно же и у нас жить по-человечески". Кроме того, у нас есть некоторый слой общественной работы. Мы не выносим это на широкое обсуждение, но в городе об этом знают и уважают и за это. И все это нам зачтется, багаж этих маленьких плюсиков достаточно большой. То есть если не денег, то уважения нам уж точно должно хватить.